Просто невероятно, сколько всего знают нынешние дети! Не сразу и сообразишь, чего они не знают. В стародавнюю историю о том, что аист достал их, совсем крошечных, из колодца или там из мельничной заводи и отнес к отцу с матерью, они не верят, хотя все в ней чистая правда.
Но каким же образом младенцы попадают в мельничную заводь или в колодец? Тут сведущих немного, но все-таки они есть. Коли случалось тебе ясной звездной ночью смотреть на небо, ты наверняка видел падучие звезды, что стремительно проносились по небосклону и исчезали из глаз. Самый ученый человек не способен объяснить то, что ему неведомо, а вот если знаешь, объяснение непременно найдется. С виду кажется, будто елочная свечка упала и погасла, по правде же это душа, искра Божия, летит на землю, но когда она попадает в плотный, густой воздух, блеск ее меркнет, и наш взгляд перестает ее различать, она ведь куда тоньше воздуха. Небесное дитя послано к нам, ангелочек, только без крыльев — ему предначертано стать человеком! Оно плавно снижается, и ветер опускает его в цветок — ночную фиалку, одуванчик, розу или гвоздику; там оно лежит себе и размышляет. Легонькое, невесомое, оно даже для мухи и для пчелы не груз; они по очереди наведываются в цветы за сладким соком и если натыкаются там на воздушное дитя, то не выпихивают его, не смеют, а бережно кладут на солнышко, на лист водяной лилии, оттуда-то оно и сползает в воду, где спит и растет, пока аист не приметит его и не отнесет к людям, которым хочется обзавестись прелестным малышом. Впрочем, прелестным он будет или нет, зависит от того, пил ли младенец из чистого источника или в горлышко ему попали тина да ряска, весьма способствующие приземленности. Аист без разбору берет первого, кто попадет ему на глаза. Одного относит в хороший дом к превосходным родителям, другого — к людям суровым, без гроша за душою, так что лучше бы ему остаться в заводи.
Младенцы совершенно не помнят, о чем грезили под листом водяной лилии, где вечерами лягушки пели им: «Ква-ква! Ква-ква!» — что на людском языке означает: «Баю-бай, баю-бай, спи спокойно, засыпай!» Не помнят они и в каком цветке сперва очутились, какой у него был запах, и все же, когда они становятся взрослыми, что-то подсказывает каждому: «Этот цветок нравится мне больше всех!» — а цветок как раз тот самый, в какой он опустился, слетев с небес.
Аист живет долго и постоянно справляется, как там дела у младенцев, которых он принес, и как они себя ведут; он хотя и не может ничего для них сделать, не может изменить их обстоятельства — ему надо и о собственной семье заботиться, — однако ж всегда о них помнит.
Я знаком с одним старым, весьма почтенным аистом, он прекрасно в этом разбирается, потому что доставил к родителям множество младенцев и знает их историю, в которой непременно есть чуток тины да ряски из мельничной заводи. Я попросил его коротенько рассказать о жизни какого-нибудь из них, а в ответ он сказал, что вместо одного рассказа я услышу целых три, о ребятишках Пейтерсенов.
Пейтерсены — очень симпатичная семья; муж был одним из тридцати двух городских советников, а звание это куда как почетно, он жил ради города, всего себя отдавал работе. И вот аист принес в эту семью младенца, которого назвали Пейтером. Через год аист прилетел снова с младенцем, которому дали имя Петер, а когда принес третьего, того нарекли Пером, ведь все три имени — Пейтер, Петер и Пер — заключены в фамилии Пейтерсен.
Итак, три брата, три падучие звездочки, сначала побывали каждый в своем цветке, потом под листом водяной лилии в мельничной заводи, а оттуда аист отнес их к Пейтерсенам, чей дом, как ты знаешь, стоит вон там, на углу.
Все трое росли телом и помыслами, и хотелось им стать кем-нибудь еще поважнее городских советников.
Пейтер объявил, что пойдет в разбойники. Он видел на театре комедию «Фра-Дьяволо» и решил, что разбойничий промысел — самое замечательное дело на свете.
Петер хотел стать музыкантом-трещоточником, а Пер — он был мальчик славный, послушный, пухленький и упитанный, одно плохо: ногти грыз, — Пер говорил, что будет как отец. Так каждый и отвечал, когда их спрашивали, кем они хотят быть.
И вот они пошли в школу. Один учился превосходно, другой — из рук вон плохо, третий — середка на половинку. Все равно они мальчики хорошие и умные, говорили родители, много повидавшие на своем веку, и были правы.
Все трое ходили на детские праздники, курили сигары, когда их никто не видел, набирались знаний и умений.
Пейтер с малолетства отличался строптивостью, как и положено разбойнику, — сущий неслух, иначе не скажешь. Все дело в том, что у него глисты, говорила мать; непослушные ребятишки всегда страдают глистами — тина в животе. И однажды Пейтерово упрямство и строптивость нанесли урон маменькину новому шелковому платью.
— Не толкай кофейный столик, лапонька! — сказала мать. — Не дай Бог, сливочник опрокинешь и новое платье мне зальешь!
А «лапонька» мигом схватил сливочник и вылил его прямо матери на колени. Она же только головой покачала.
— Ах, лапонька, какой ты неосторожный!
Однако настойчивости мальчику не занимать, подумала она. Настойчивость — свидетельство характера, а матери это обещает так много!
Он вполне бы мог стать разбойником, но не стал им в полном смысле слова, только выглядел как разбойник: мятая шляпа, длинные растрепанные волосы. Надумал он заделаться художником и перво-наперво завел артистический костюм, в котором очень походил на мальву, и все люди, которых он рисовал, тоже походили на мальвы — такие они были высокие да рослые. Очень ему нравился этот цветок, он ведь поначалу и обретался в мальве, сказал аист.
Петеру выпал цветок лютика, блестящий, маслянисто-желтый, веселый. И у Петера уголки губ все время кривились в усмешке, а желтоватая кожа лоснилась — кажется, уколи его в щеку, и потечет масло. Он словно бы родился, чтобы торговать маслом и служить самому себе вывеской, но в глубине души был трещоточником, музыкантом; в семействе Пейтерсен он являл собою музыкальную часть, но, по мнению соседей, его одного хватало с лихвой! За одну неделю Петер сочинил семнадцать полек и составил из них целую оперу с трубами и трещотками — получилось превосходно!
Пер был весь бело-розовый, маленький и обыкновенный, ему ведь досталась маргаритка. Когда другие мальчишки кидались на него с кулаками, он сдачи не давал, говорил, что он тут самый благоразумный, а самый благоразумный всегда уступает. Сперва Пер собирал грифели, потом печатки и мало-помалу обзавелся небольшой естественнонаучной коллекцией, где имелись скелет колюшки, три заспиртованных слепых крысенка и чучело крота. Мальчик интересовался науками и понимал природу, что и родителей радовало, и самого Пера. Он охотней ходил в лес, чем в школу, предпочитал дисциплине естественность. Братья его уже обручились, а он по-прежнему с увлечением пополнял свое собрание яиц водоплавающей птицы. И о животных знал куда больше, чем о людях, уверяя, что нам никак не сравниться с животными в том, что мы ставим превыше всего, — в любви. Рассказывал, что, когда самочка высиживает птенцов, соловей-отец всю ночь напролет сидит возле гнезда и поет ей песни: «Кви-вит! Фьюйть-фьюйть! Зинь-зинь!» Сам Пер никогда бы так не смог, никогда бы не пошел на этакие жертвы! Когда аистиха сидела с птенцами в гнезде, аист всю ночь на одной ноге стоял на коньке крыши — Пер-то и часу бы не выдержал. А в один прекрасный день, рассматривая паучьи тенета и поймавшуюся в них живность, он совсем отказался от женитьбы. Паук плетет сети, чтобы ловить опрометчивых мух, молодых и старых, упитанных и высохших, он живет ради того, чтобы плести сети и кормить семью, а вот паучиха — сущая тунеядка, сидит у него на шее, и все тут. Вдобавок еще и съедает его, исключительно от любви, съедает сердце, и голову, и живот, только длинные тонкие ноги остаются в паутине, где он сидел в заботах о пропитании всей семьи. Такова чистая правда, прямиком из естественной истории. Пер видел это своими глазами и много размышлял. «Экая кровожадная любовь, коли жена съедает мужа. Нет, человек так далеко не заходит, да и стоит ли?»
Пер решил не жениться! Даже не целовать никого и не принимать поцелуев, ведь это первый шаг к браку. Но один поцелуй ему все ж таки достался, как и любому из нас, — крепкий, звонкий поцелуй смерти. Когда срок нашей жизни кончается, смерть получает приказ: «Поцелуй и забери!» — и нет человека. Господь посылает солнечный взблеск, до того яркий, что у человека чернеет в глазах; душа, пришедшая в мир падучей звездою, снова оборачивается звездочкой, но не затем, чтоб почивать в цветке или грезить под листом водяной лилии, у нее есть дела поважнее, она летит в огромную Страну вечности, а какова эта страна и как там обстоит, никому не ведомо. Никто туда не заглядывал, даже аисту не довелось, хотя он многое видит и многое знает. О Пере ему ничего больше неизвестно, не то что о Пейтере и Петере, однако ты тоже знаешь о них предостаточно. Я поблагодарил аиста за рассказ, так он теперь требует за эту маленькую будничную историю трех лягушек да ужонка, взимает плату натурой! Хочешь заплатить? Я-то не стану. Нет у меня ни лягушек, ни ужонка.
Примечания
«Пейтер, Петер и Пер» (Peiter, Peter og Peer) — впервые опубликована в 1866 г. в газете «Figaro». (См. примеч. к сказке «Зеленые малявочки».)