Жили-были двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев — все они были сыновьями старой оловянной ложки. Ружье на плече, голова прямо, замечательные красно-синие мундиры. Первые слова, которые они услышали, когда с коробки, где они лежали, сняли крышку, были:
— Оловянные солдатики! — воскликнул маленький мальчик и захлопал в ладоши.
Солдатиков он получил в подарок на день рождения и теперь принялся расставлять их на столе. Они ничем не отличались друг от друга, кроме одного, у которого была только одна нога — его отливали последним, и олова немного не хватило. Но стоял он на своей одной ноге так же уверенно, как остальные на двух. Вот он-то и оказался самым замечательным.
На столе, где очутились солдатики, было много разных игрушек, но больше всех бросался в глаза великолепный бумажный замок. Через маленькие окошки можно было заглянуть в его покои. Перед замком вокруг зеркальца, изображавшего озеро, росли деревья; по озеру плавали, отражаясь в зеркальной поверхности, восковые лебеди. Все это было прелестно, но еще прелестнее была девушка, стоявшая в распахнутых дверях замка. Она тоже была вырезана из бумаги и одета в юбочку из тончайшего батиста; через плечо у нее шла голубая лента, сделанная в виде перевязи, в центре которой блестела розетка размером с ее лицо. Девушка стояла, вытянув руки — она была танцовщицей — и подняв одну ногу, и так высоко, что оловянный солдатик ее не видел и решил, что девушка тоже одноногая, как и он сам.
«Вот бы мне ее в жены! — подумал он. — Только она именита, живет в замке, а у меня есть лишь коробка, в которой нас двадцать пять штук, это не место для нее! Но все-таки надо познакомиться!»
И он, вытянувшись во весь рост, прилег за табакеркой, находившейся на столе. Отсюда он отлично видел прелестную девушку, которая все так же стояла на одной ноге, не теряя равновесия.
Вечером всех других оловянных солдатиков уложили в коробку, а обитатели дома отправились спать. И тогда игрушки начали играть: «в гости», в «войну», в «балы». Оловянные солдатики загремели в своей коробке, им тоже хотелось поразвлечься, но они не могли снять крышку. Щелкунчик кувыркался, грифель плясал на доске. Такой поднялся шум, что проснулась канарейка и заговорила стихами. Лишь двое не двигались с места — маленькая танцовщица, которая по-прежнему стояла на одном носке, вытянув вперед руки, и оловянный солдатик, тоже стойко державшийся на одной ноге и не сводивший с девушки глаз.
Часы пробили двенадцать, и «щелк!» — открылась табакерка. Но в ней был вовсе не табак, нет, а крошечный черный тролль — вот такой фокус.
— Оловянный солдатик! — сказал тролль. — Будь добр, перестань пялиться!
Но оловянный солдатик сделал вид, что ничего не слышит.
— Погоди же до утра! — сказал тролль.
Наступило утро, дети встали и поставили оловянного солдатика на окно. То ли по милости тролля, то ли от порыва ветра, но окно внезапно распахнулось, и солдатик полетел головой вниз с третьего этажа. Не успел он опомниться, как уже стоял на каске вверх ногой, а его штык застрял между камнями брусчатки.
Служанка и мальчик тотчас выбежали искать его. И хотя несколько раз они чуть не наступали на него, найти не могли. Если бы он крикнул: «Я здесь!» — они бы, конечно, сразу заметили его, но он посчитал неприличным громко кричать, ведь на нем мундир.
Начал накрапывать дождик, потом он стал сильнее, пока не превратился в настоящий ливень. Когда опять прояснилось, на улице появились двое мальчишек.
— Смотри-ка! — сказал один. — Оловянный солдатик! Давай отправим его в плавание!
Они сделали лодочку из газеты, посадили в нее солдатика, и он поплыл вниз по сточной канаве. Мальчишки бежали рядом, хлопая в ладоши. Господи! Ну и волны ходили по этой канаве, и какое было сильное течение — немудрено после такого ливня! Бумажную лодочку бросало то вверх, то вниз, вертело во все стороны так, что у солдатика внутри все задрожало. Но он держался стойко, ни один мускул не дрогнул у него на лице, голова прямо, ружье на плече!
Лодочку понесло под длинную доску, перекинутую через сточную канаву. Стало так темно, точно он попал в свою коробку.
«Куда же меня несет? — подумал он. — Да, да, это все проделки тролля! Ах, если бы рядом сидела та девушка, я был бы не прочь, чтобы сделалось еще темнее!»
В эту минуту из воды высунулась большая водяная крыса, которая жила под доской.
— Паспорт есть? — спросила она. — Давай паспорт!
Но оловянный солдатик молчал, только еще крепче сжал ружье. Лодочку понесло дальше, а вдогонку мчалась крыса. Ух, как она лязгала зубами и кричала щепкам и соломинкам:
— Остановите его! Остановите его! Он не уплатил пошлины, у него нет паспорта!
Но течение становилось все стремительнее, впереди, там, где кончалась доска, уже забрезжил дневной свет, и тут солдатик услышал такой шум, от которого бы пришел в ужас любой храбрец. Представьте — там, где кончалась доска, вода из сточной канавы падала в широкий канал. Для солдатика это представляло такую же опасность, как для нас попытка спуститься на лодке с водопада.
Но остановиться уже было невозможно. Лодочка скользнула вниз, бедный солдатик держался стойко, как только мог, даже глазом не моргнул. Лодочку закрутило — раз, другой, третий, она наполнилась до краев водой и начала тонуть. Оловянный солдатик уже был по горло в воде, а лодочка опускалась все глубже и глубже. Бумага почти совсем порвалась, и вода накрыла солдатика с головой. Он вспомнил прелестную танцовщицу, которую ему никогда больше не увидеть, и в ушах у него прозвучало:
Вперед стремись, о, воин!
И смерть спокойно встреть!1
Бумага порвалась окончательно, и оловянный солдатик пошел ко дну — и тут его проглотила огромная рыба.
Ох, какая же темнота внутри, хуже, чем под доской, и ужасно тесно, но оловянный солдатик держался стойко, он лежал, вытянувшись во всю длину, с ружьем на плече.
Рыба описывала круг за кругом, самым ужасающим образом бросалась из стороны в сторону, но наконец затихла — ее как будто пронзило молнией. Блеснул яркий свет, и кто-то закричал: «Оловянный солдатик!» Дело в том, что рыбу поймали, отвезли на рынок и продали; так она попала на кухню, где кухарка большим ножом вспорола ей брюхо. Она взяла солдатика двумя пальцами за талию и понесла его в комнату, куда сбежались все домашние посмотреть на такого замечательного человечка, который совершил путешествие в брюхе рыбы. Но оловянный солдатик не задрал носа. Они поставили его стол, и — чего не бывает на свете! — он увидел знакомую комнату, тех же детей, те же игрушки и великолепный замок с прелестной танцовщицей. Она все еще стояла на одной ноге, высоко подняв другую. Она тоже была стойкой. Это так растрогало солдатика, что он чуть не заплакал оловом, но вести себя подобным образом не годилось. Он смотрел на нее, она на него, но они не произнесли ни слова.
Вдруг один из мальчиков схватил солдатика и швырнул его в кафельную печь безо всякой на то причины. Наверняка то были козни тролля из табакерки.
Оловянный солдатик стоял, охваченный пламенем, и ощущал нестерпимый жар то ли от огня, то ли от любви — он и сам не знал. Краски с него сошли, но случилось ли это во время путешествия или причиной тому было горе, неизвестно. Он смотрел на танцовщицу, она на него, он чувствовал, что тает, но все еще держался стойко с ружьем на плече. Тут распахнулась дверь, ветер подхватил танцовщицу, и она, словно сильфида, полетела в печку к оловянному солдатику, разом вспыхнула и исчезла. А оловянный солдатик расплавился. Когда служанка на следующий день выгребала из печи золу, она нашла лишь оловянное сердечко; от танцовщицы же осталась только обгоревшая до черноты розетка.
Примечания
«Стойкий оловянный солдатик» (Den standhaftige Tinsoldat) — впервые опубликована в 1838 г. (См. примеч. к сказке «Ромашка».)
«Дикие лебеди» (De vilde Svaner) — впервые опубликована в 1838 г. (См. примеч. к сказке «Ромашка».) Ее источником послужила датская народная сказка «Дикие лебеди» из сборника М. Винтера «Датские народные сказки» (1823).
1. Перевод А. и П. Ганзенов.